Самому выбирать свою смерть
Смертный приговор…
Чем могло отозваться на него сердце, полное творческих замыслов, кипящее вдохновением, жаждой жизни, как бы бравурно он ни играл с нею? И теплилась, теплилась надежда, вера в чудо, робкая покорность милости Божьей — слишком уж немилосердно ударила по нему судьба, которой он столько раз бросал вызов, ничего не страшась, ни о чём не сожалея, ни в чём не раскаиваясь… Вот судьба и подтолкнула его к стенке — возмездие! А не была ли гумилёвская игра со смертью такой же бравадой, что и безрассудное желание покрасоваться под пулями или театральные выходки на тему «Безумству храбрых поём мы песню»?! А то и образными поэтическими фигурами стихотворца-романтика… Можно, конечно, предположить, что встреча со смертью виделась ему избавлением от постоянных жизненных неурядиц и срывов. Роковые для него любовные истории — крах за крахом! Африканские эпопеи, кроме Музея этнографии, почти никто не оценил. Показушная храбрость на фронте зачастую служила поводом для насмешек за спиной. Великим поэтом России так и не признали. Арест на самом взлёте. Трагическая гибель могла стать последним шансом победить в полудетской игре в «сверхчеловека». Но перевешивало всё-таки другое. Всегда и постоянно. Неимоверная жизнеспособность, кипучая деятельность, особенно в дни перед арестом, небывалый подъём сил, ощущение собственной «Болдинской осени»! Такое обновление, столь небывалый, творческий взлёт и… камера в тюрьме на Шпалерной! И навряд ли возможно разгадать, что творилось в душе Гумилёва перед расстрелом. И хотел ли он столь трагического завершения своей жизни.. Нет, не смертного приговора, а свободы жаждала его душа. И едва ли сам он верил в такой исход, томясь на Шпалерной. Когда из камеры писал жене : «Чувствую себя хорошо, пишу стихи и играю со следователем в шахматы, веду с ним дискуссии о поэзии.» Не хотел верить. Не мог! Не покидала его надежда, вплоть до той минуты, когда был зачитан приговор...
Да, предрекал… И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Утонувшей в густом плюще.
И ЭТО…
Не спасёшься от доли кровавой, Что земным предназначила твердь Но молчи: несравненное право — Самому выбирать свою смерть.
Увы — такого права у него уже не было. Бросил последний вызов судьбе, и судьба его переиграла. Всегда стремился быть победителем, а оказался… побеждённым? Чего же хотел — жить или осознанно погибнуть героем? Ответить мешает явное противоречие, скрытое в характере и душе этого странного человека. Сегодня — бурный оптимизм, бодрость, жизнелюбие при встрече с Ходасевичем, а завтра, в тюрьме, ни малейшей попытки облегчить свою участь на следствии, «защититься» от обвинений — такая возможность была!!! Шаг за шагом навстречу роковому приговору…
(эпилог следует)
